Потом на такую же группу набрели «смерши». Там стрельба шла долго. Дело дошло до миномётов.

Иногда навстречу выходили одиночки. Они бросали оружие и шли с высоко поднятыми руками.

К вечеру дошли до Яровщинских болот. Остановились на ночёвку. Расставили посты. Солдаты принялись ладить шалаши. Чтобы хоть как-то спастись от комаров, наломали на подстилку сосновых веток, завернулись в плащ-палатки.

Воронцов расстелил карту, подсветил фонариком. Оказалось, они остановились совсем недалеко от Чернавичей. Вот они, Малые Васили, Чернавичи, урочище Котовичи и Винокурня… Завтра, подумал Воронцов, если случится, снова можно побывать на хуторе и повидаться с Лидой и Сашей, оставить им консервов и сахару. А не случится проходить через хутор, можно туда послать старшину Гиршмана. Ему только намекни, он вещмешок гостинцев под завязку набьёт…

Утром поднялись засветло. Двинулись, пока не высохла роса. По росе человеческий след виден хорошо. Однажды Воронцова именно по росе выследили полицаи и отвели к Захару Северьянычу на мельницу.

Где-то среди полицейской канцелярии лежала бумага с его подписью, с указанием должности и обязанностей. Теперь эти архивы разыскивают специальные команды. И даже их, стрелковые части, проинструктировали по поводу трофейных архивов и любых бумаг: ничего не уничтожать, выставлять охрану, немедленно информировать по команде.

Всё это не давало покоя.

Екименков, регулярно информировавший лейтенанта НКВД Лозовича, а потом и Воронцова, говорил, что в особом отделе полка им, ротным, не интересуются.

Сапоги быстро напитались водой, отяжелели. Справа треснула короткая автоматная очередь. Другая. Что-то происходило в секторе движения роты НКВД. Снова одиночный винтовочный выстрел. Оттуда буквально над его взводами низко, едва не цепляясь крыльями за верхушки елей, шумно пролетели два ворона.

Стрельба начала смещаться к правому флангу Восьмой роты.

Воронцов приказал остановиться, залечь и ждать.

Позиция была великолепной. Пулемётчики её сразу оценили. Оба «максима» и трофейный МГ поставили так, что противоположная часть оврага и широкая поляна, по диагонали разрезанная просёлком, были как на ладони. По дну оврага протекал каменистый ручей. Лобастые камни поблёскивали, как будто ворочались, подмываемые прозрачной водой лесного ручья, который, видимо, соединял одно болото с другим.

Оставалось ждать.

Стрельба справа приближалась. Видимо, бойцы Смерша преследовали кого-то, и тот, кого они пытались настигнуть, уходил от них по единственной дороге.

Воронцов приготовил автомат. Солдаты, занявшие позиции вокруг него, были спокойны и уверенны.

Через минуту толпа хлынула из осинника по просёлку, заполняя его всё плотнее, и начала перемещаться к середине поляны.

Воронцов всматривался в бинокль, пытался различить нашивки бегущих, как будто это что-то значило.

– Каминцы, командир, – сказал Колобаев, не отрываясь от прицела снайперской винтовки.

– Сколько ж их тут!

– Со всей округи сбежались.

– Лес-то большой. Можно и отсидеться.

Следом за пешими из осинника выехали повозки.

Один из пулемётчиков выругался. Воронцов понял настроение пулемётчика – придётся стрелять по лошадям.

Странное дело, в который уж раз подумал он, на войне стрелять в человека – обычное дело. Как автомат почистить. А стрелять по лошадям… Потом видеть, как они мучаются. Добивать одиночными в голову…

Воронцов поднял автомат, взял на мушку бегущего в голове колонны рослого каминца в расстёгнутом френче с зелёной то ли повязкой, то ли нашивкой на рукаве и надавил на спуск. И тотчас лавина флангового огня обрушилась на бегущих. Колонна распалась, стала растекаться, разбегаться по поляне, расползаться в разные стороны. Некоторые, ещё не понимая, откуда ведётся огонь, бежали к ручью, потом, заметив засаду, метнулись назад.

– Огня не прекращать! – крикнул Воронцов и поменял диск.

Откуда во мне такая жестокость? Зачем их добивать? Они уже поднимают руки. Молят о пощаде.

Страшно было признаться себе, что этот приказ – огня не прекращать, когда зажатые на склоне оврага каминцы подняли руки, – он отдал из тайного желания подавить в себе страх. Но не тот страх, который привычно испытывает, пожалуй, каждый солдат перед боем. Нет, в нём сидело другое. Он боялся, что там, за ручьём, среди бегущих может оказаться кто-то из деревни Захара Северьяныча. В самоохране там служили прошедшие огонь и воду. Что им «котёл» в этом лесу? В худшем случае – плен и – куда кривая вынесет. Хоть бы и к берёзке. Кого из них к берёзке не ставили? А вот опять по лесам бегают.

Воронцов пришёл в себя, когда кто-то ударил его в подошву сапога. Вначале он подумал, что – пуля. Из-за ручья тоже отвечали, когда поняли, что в плен их не зовут.

– Воронцов! Ты что?! Дай команду прекратить огонь!

Над ним стоял капитан Гришка с пистолетом в руке. Тонкая кожа на его подбородке натянулась так, что, казалось, вот-вот лопнет, она нервно подёргивалась, пульсировала.

Воронцов встал на колени и махнул рукой Екименкову:

– Давай красную ракету.

Стрельба утихла.

– Иди, собирай свои трофеи, – сказал Воронцов капитану Омельченко.

Капитан хотел что-то сказать Воронцову, что-то резкое, неприятное, но удержался, махнул пистолетом и вместе с группой бойцов роты НКВД пошёл в сторону поляны, где его подчинённые уже разоружали уцелевших каминцев.

Во второй половине дня они вышли к Котовичам и Винокурне, прошли усадьбу и углубились в лес.

Чернавичи оставались в стороне. И на хутор Воронцов послал старшину Гиршмана. Тот с готовностью пустился в дорогу, как и следовало ожидать, набив вещмешок под самую завязку консервами и макаронами и сахаром.

На закате остановились на привал. И тут из второго взвода привели задержанного.

Сержант протянул Воронцову Красноармейскую книжку. Воронцов раскрыл книжку, мельком взглянул: Баранович Николай Сергеевич, 1900 года рождения, призван… Спросил:

– Как оказались здесь, красноармеец Баранович?

– После ранения – госпиталь в Смоленске, – ответил тот. – Теперь догоняю свою часть. По пути решил заглянуть на хутор. Тут, рядом, Чернавичи. Повидать родню.

Недельная щетина скрывала черты лица задержанного. Но когда тот заговорил, Воронцов внутренне вздрогнул. Это был Радовский.

– Кто у вас в Чернавичах? – стараясь не подавать виду, спросил Воронцов.

– Сестрёнка с семьёй.

– Кто? Назовите фамилию.

– Рогуля, – тут же ответил Радовский. – Аксинья Северьяновна Рогуля с дочерьми. Хутор только что освободили. Хотел узнать, живы ли?